О происшествии рассказывал командир группы захвата, который сидел, сгорбившись, в кабинете начальника городского управления и осторожно трогал рукой рассеченную до кости скулу. Врач уже наложил на рассечение три аккуратных шва, но рана чесалась.

В присутствии Лоскуткова рассказывал.

Сначала они зашли в само «агентство». Там охранник сказал, что Толстов должен вскоре прибыть. Вышли на улицу. Поджидали машину. Марку и номер им сообщили в том же звонке. Они вовремя заметили, как он подъезжает и разворачивается, и заняли позицию. Поскольку подозреваемый внешне оказался мужиком крепким, брать его решили силовым методом. То есть сначала лишить возможности сопротивляться – при этом пострадавший осторожно и виновато кашлянул в кулак, – а потом уже, когда сомкнутся на запястьях наручники, предъявить претензии. Но что-то сразу сломалось в ситуации. Они так и не поняли, как это произошло. Толстов напал первым. Ну, если уж и не первым, то именно тогда, когда один из участников захвата пытался запрыгнуть ему на спину. Даже странно, как это частный сыщик вычислил человека за спиной и второго, который прятался за углом киоска. Этого второго он сразу и ударил. А дальше командир ничего не помнит, поскольку к нему на руки, чуть с ног не сбив, упал тот, что прыгал на спину к Толстову. А потом Толстов отрубил всех троих за секунду. Как ему это удалось, спецы по захвату тоже не успели понять.

Момент выстрела в пятого члена группы никто из них не видел. Они были без сознания.

Пожилая киоскерша из газетного киоска, что продала сигареты объекту задержания, – она видела только момент, как «какой-то жирный прыщавый тип пытался ногами прыгнуть на спину Сергею Ивановичу», которого она хорошо знает и уважает. «Ну и что, что милиционер. Гнать надо таких прыщавых из милиции. Надо же, ногами прыгнуть на спину человеку... И мало ему потом досталось... Откуда Сергею Ивановичу знать, что это милиционер? Он без формы был. А даже если и в форме... Разве можно так прыгать, так и убить можно». Больше из ее киоска ничего не видно. Обзор ограничивает витрина, заставленная печатной продукцией.

Вторая свидетельница – немолодая, с испитым лицом продавщица из соседнего киоска, где Толстов никогда ничего не покупал. На руке у продавщицы татуировка. Внешний вид и манеры характерные. Голос хриплый, как при хроническом перепитии.

– Ох и здорово он вашим наподдавал... – На лице почти восторг.

Там тоже весь сектор обзора сводится к маленькому окошку. Но чтобы в него смотреть, следует еще и наклониться, потому что окошко рассчитано исключительно на то, чтобы подать товар и принять деньги. И минимальный обзор сквозь стекло над этим окошком. Практически – ничего. Выстрел она слышала, но кто и в кого стрелял – не знает. Вообще сначала подумала, что это выхлопная труба машины. Вышла только тогда, когда толпа собралась.

Третья свидетельница – нищенка. Инвалидка, едва-едва выговаривающая отдельные слова. Абсолютный дебилизм во всем, что не касается желания набрать денег на буханку хлеба. Мычала, радовалась чему-то, размахивая руками. Ей, должно быть, казалось, что она очень красноречива. Даже протокол составлять не стали. Без толку...

Из прохожих, на глазах которых все происходило, свидетеля не нашлось. Все они «подошли позже».

Раненый лейтенант был в легком бронежилете скрытого ношения. Стоял он правым плечом вперед и доставал пистолет. Пуля попала ему под мышку с левой стороны, туда, где тело не защищено. Прошла чуть выше сердца и в сантиметре от артерии. Можно сказать, что повезло. Но стрелял, несомненно, хладнокровный профессионал, заподозривший наличие бронежилета под курткой и знающий невидимые глазу незащищенные места. Если бы он стрелял в бронежилет, то сломал бы ребро – максимум. Пуля из пистолета Макарова бронежилет не пробивает. Но тогда и сам лейтенант смог бы ответно выстрелить. Этот стрелок себя обезопасил. Сознание лейтенант сразу не потерял и слышал, как отъезжала машина, из которой стреляли.

Куда делся Толстов – никто из свидетелей не видел. Просто пропал из поля обзора, и все. Может быть, уехал на той же машине, из которой стреляли. Но на месте не оказалось и его собственной машины. Значит, или он уехал на своей, или кто-то побеспокоился о его машине. Это попытались проверить перед тем, как искать «тройку» Толстова. Путь к гаражу показывал Лоскутков. Вскрывать не пришлось. Сосед сказал, что машину пригнал какой-то парень кавказской внешности, с легким акцентом. Сказал, что Сергей Иванович просил поставить машину в гараж. Сам он ногу сломал и ездить не может.

Через два часа и машина стрелка нашлась. Поступило сообщение об угоне. Старшему сержанту ГИБДД в это время приспичило заглянуть домой и проверить жену, которую он подозревал в неравнодушии к соседу, – и у своего подъезда он обнаружил «жучку», на которую только что объявили по рации розыск. Отпечатков пальцев, естественно, не было.

Вот и все. В остальном – тишина... Ни сообщения о самом Толстове, ни сообщения о чеченцах.

Асафьев тоже отлучался во время происшествия на выезд. У него у самого произошло аналогичное ЧП, только с более тяжелыми последствиями. Перебили группу захвата, которая караулила Гавроша на квартире Сабировой. Из четверых оперативников только один остался в живых. Но хитрый телефон в кабинете Асафьева регистрирует все звонки. Он и зарегистрировал, что ему дважды звонили с какого-то сотового. Номер сотового определитель вычислять не умеет – только с городскими номерами справляется. Майор предполагает, что пытался дозвониться именно Толстов. А потом у него трубку отобрали. Естественно, звонить Толстову сейчас нельзя категорически. Трубка не в тех руках, а любое подозрение может его подставить под выстрел. Или под удар по горлу.

Лоскутков пил чай и соображал, что можно предпринять и надо ли вообще что-то предпринимать, не лучше ли пойти домой, потому что рабочий день уже час назад закончился.

В этот момент позвонил дежурный:

– Загляни. Тут есть интересное сообщение. Оно может и тебя как-то касаться.

Майор кашлянул.

– Что там? – Идти не хотелось. От неприятностей у Лоскуткова всегда подступает усталость и вообще ничего делать не хочется. А особенно если неприятности такого свойства, что и сам ты, и начальство знает – ты не виноват, но опять же – и ты, и начальство знает, что виноватого искать будут и им окажется тот, кто поближе к делу стоит.

– Опять чеченцы...

Лоскутков чуть не побежал по коридору, хотя обычно отправлял за сводкой капитана.

Дежурный показал на лист, ползущий из матричного принтера. Само сообщение было и на мониторе. Лоскутков сел читать.

– Вот, – ткнул дежурный пальцем. – В самом начале.

Майор прочитал и присвистнул.

– С одной стороны, нашим легче жить... – сказал дежурный. – Если еще раз с этой же стороны, то дело ведем не мы, а ФСБ. Но с другой стороны, это может разрастись, как лавина. И надо ждать продолжения. Новая война группировок?

Лоскутков отрицательно покачал головой:

– Нет. Это не группировки. Здесь дело гораздо тоньше и сложнее. Если судить по способу убийства, это они между собой. Местные не выдерживают конкуренции с ребятами оттуда. Что-то не поделили... Мне экземплярчик отпечатаешь?

– Этот, со всеми сводками, шефу понесу. Он не уходит, ждет. Всегда с собой сводку домой берет. Жена у шефа такое чтиво любит. А тебе отдельно сделаю.

Майор кивнул и пошел к себе. Он чувствовал, что движение началось, но как самому ему вклиниться в это движение, как начать дергать за нужные ниточки, чтобы включиться в управление процессом, – этого он пока даже не представлял.

– Что там? – спросил Володя, который тоже не слишком спешил домой. Очевидно, в очередной раз с женой поругался. Он как поругается, так сидит в кабинете допоздна. Иногда и Лоскуткова пересиживает.

– Война до нас докатилась.

– Какая война?

– Чеченская.

Капитан молча ждал продолжения.

– Час назад Ваха собрал у себя в офисе нескольких уважаемых членов местной диаспоры, из тех, по кому давно веревка плачет. – Володе не надо было объяснять, кто такой Ваха. Под Ваху давно и тщательно копали, но собрать нужных сведений не сумели. – И их кто-то взорвал прямо в офисе. Две гранаты, одна за другой. Собирать надо по клочкам...